Григорий падший ангел: Недопустимое название

Содержание

ПАДШИЙ АНГЕЛ – Огонек № 21 (4452) от 26.05.1996

92

5 мин.

…

Телевидение стало для нас многооким божеством, как из центра Вселенной позволяющим оглядывать земную жизнь, — пишет Людмила Донец в предисловии

к составленному ею № 1″Искусства кино» за 1996 год, целиком посвященному телевидению

Mass Media

ГЛАЗ КРИШНЫ, ОДОЛЖЕННЫЙ АРДЖУНЕ

Ведущий киножурнал счел необходимым подробно рассмотреть происходящую в России эфирную (а тем самым и культурную) революцию, плюс которой в постепенном превращении ТВ из государственного и монологичного в общественное и полифоничное, а минус — в превращении потока из телеящика в поток сознания самого зрителя.

Симптоматично, что номер открывается потоком сознания, которое стремится воспарить над потоком, — теледневником Сергея Фомина, фиксирующим подзабытые уже вехи этого процесса. Вроде такой: «4 октября 1993. Вывод арестованных Макашова, Руцкого и Хасбулатова из Белого дома был показан по РТР в тот момент, когда в программе значился худ. фильм «Последние почести».

За дневником следует статья Василия Кисунько, где описывается растекание «Останкино», на гробовых останках которого взросли цветы ОРТ, РТР, НТВ и ТВ-6. Автор стелет мягко, но спать жестко.

«Первый канал в облике ОРТ — это здоровое, нормальное возвращение к здоровому же, нормальному цинизму Системы» — пишет критик, добавляя, что тогдашняя система «не могла не опираться на таланты», а нынешняя «от талантов вынуждена избавляться».

А вот РТР: «Комиссарская кожанка, в которой время от времени прорезается все более глубокое декольте, чтобы удобно было и на митинге, и на презентации…»

Хотите про шестой канал? «Не дай Бог, но представьте себе, что завтра его не станет. Что изменится? Или — что он начнет, как амеба, делиться двоением: завтра — два шестых, послезавтра — четыре. И тоже не изменится ровным счетом ничего».

Нет, не перевелись на Руси критики.

Столь же остер и Станислав Рассадин в статье «Эффект Г.З.», то есть Голой Задницы, суть которого в том, что ежедневно показываемая по ящику Г.З. через месяц становится популярным лицом. Согласно автору, функция ведущего программы — быть И.О. зрителя, т.е. нашим представителем на экране. Откуда следует, что ведущий органичен, пока ограничен своей функцией. Как только И.О. выходит за ее пределы, он превращается в Г.З.

В заметке «Скромное обаяние ТV» Сергей Лаврентьев (довольно неожиданно для такого ценителя кино) отмечает глубоко положительную роль латиноамериканского мыла в формировании новых ценностных установок народных российских масс. По мнению автора, наводнившие наш экран испаноязычные сеньоры внушают упомянутым массам полезные заповеди: 1) не ропщи на бедность и не завидуй богатым, тогда удача тебя не минует 2) почитай родителей, уважай старших, будь предан друзьям и покровительствуй молодым З) счастье не в богатстве, а в том, чтобы жить своей жизнью 4) упорным трудом ты добьешься достатка.

Так что полюбивший Хулио и Антонио народ, заключает Лаврентьев, проявил не только моральное здоровье, но и верную интуицию: среди многочисленных телезрелищ выбрал самое телевизионное.

Всего не перескажешь. В TV-номере «ИК» более тридцати публикаций, которые имеет смысл прочесть всякому, кто не хочет захлебнуться в телепотоке. Я же напоследок упомяну об эссе Григория Померанца — человека, который со времен своих знаменитых самиздатских публикаций является чем-то вроде барометра нравственности. Он с обычной для себя отчетливостью формулирует причины этического дискомфорта, который чувствуют многие. Что, к примеру, заставка (любимых им!) «Итогов» крайне неприятна своей амбициозностью, что в «Моменте истины» идет «игра в правду-матку и каждый раз разыгрывается комедия дель арте с двумя постоянными ролями: Порфирия Петровича и Раскольникова», что «новые сотрудники Российского телевидения стали лгать про Чечню, как «Время» лгало про Карабах». Что телевидение, давая человеку взаймы глаз Бога, уничтожает духовную иерархию, без которой теряет почву нравственный порядок. Что информированность рождается в шуме, а мудрость — в безмолвии. И поэтому в каждой передаче должно быть мгновение тишины среди злобы дня.

Виктор МАТИЗЕН

По мере того как перестраивалась страна, что-то странное происходило с положительными героями мексиканско-бразильских мыльных опер…

Изаура, например, что явилась к нам на рубеже 80 — 90-х годов, была лучезарной идеалисткой. Никакая грязь к ней не приставала — чистая, непорочная девушка. Хотя и рабыня, но белая, образованная, обученная языкам, хорошим манерам и игре на фортепьяно. Едва освободилась сама от рабства, стала думать об освобождении народа — затеяла земельную реформу в рамках отдельно взятой фазенды.

Наша демократия тогда казалась похожей на эту симпатичную девушку. Многие тогдашние демократы тоже были из рабов, но тоже образованными, чистыми и мечтавшими о чистых реформах.

Изаура нашла в себе силы противостоять домогательствам злодея Леонсио и в конце концов вышла замуж за такого же принца-идеалиста, как она сама. Что, как вы понимаете, вполне соответствовало надеждам идеалистов того времени.

Марианна из сериала «Богатые тоже плачут», появившегося на наших экранах в иную фазу перестройки, уже полюбила оболтуса, хотя в основе и неплохого парня — просто избалованного и испорченного воспитанием. Понадобилось время, чтобы героиня сумела перевоспитать и сделать его достойным себя. Почувствовали сходство и разницу между Изаурой и Марианной?

С теми же проблемами тогда же столкнулись Дикая Роза и Просто Мария. Но вот героиня следующего сериала, ищущего уже в новейшее время, — Тропиканка — влюбилась в недоброкачественного молодого человека и сколько ни билась над исправлением его пороков, добилась немногого: малый кончил хоть и не тюрьмой, но сумасшедшим домом. Улавливаете?

Положим, героиня от этого в наших глазах не стала менее положительной, но какая-то тень темной и неподконтрольной страсти все-таки легла на нее.

В еще более сложную и двусмысленную ситуацию попала последняя по счету Тропиканка. Дело в том, что у хорошей (почти святой) Рут есть дурная (просто злодейка) сестра-близняшка Ракел. Злодейка у хорошей увела жениха, а потом взяла и утонула. Но все решили, будто погибла именно Рут. И вот ангельская девушка должна играть роль ведьмы. Ей она не дается. Наверное, потом все образуется и встанет на свои места — сюжет в самом разгаре. Тут показательно раздвоение идеального персонажа: ему приходится примерять на себя шкуру подлеца. Точь-в-точь как некоторые былые идеалисты перестройки.

Выходит, не так уж на поверку далеки от реальности экзотические южноамериканские плоды мыловаренного производства?!

Петр ТРОФИМОВ, студент

г. Урюпинск

ЛУЧШИЕ ПУБЛИКАЦИИ АПРЕЛЯ:

Анатолий СОСНОВСКИЙ, ОРТ:

Станислав Кондрашов «Они примут любой выбор российского избирателя, но свой уже сделали», «Известия» от 5 апреля;

Валерий Кичин «Мелодия для ведущего с оркестром», «ОГ» от 25 апреля.
Лев ГУЛЬКО, «Эхо Москвы»:

Игорь Мартынов «Танец больших лебедей», «КП» от 24 апреля;

Рустам Арифджанов «Как правильно и достаточно компетентно предсказать погоду моей Родины на основе мониторинга природы», «Известия» от 23 апреля;

Михаил Прозуменщиков «Дозированная трагедия»;

Татьяна Снитко «Граница поперек беды», «ОГ» от 25 апреля.
Григорий ПОГОСЯН, «Европа плюс»:

Юлия Водзаковская «Похоронив подругу, Шура Артемова приняла ее детей», «КП» от 27 апреля;

Рустам Арифджанов «Как правильно и достаточно компетентно предсказать погоду моей Родины на основе мониторинга природы», «Известия» от 23 апреля.
Людмила МЯКОТИНА, «Маяк»:

Леонид Капелюшный «Десять лет с Чернобылем», «Известия» от 19, 20, 23, 24 и 25 апреля;

Светлана Алексиевич «Чернобыльская молитва», «Литературная газета» от 24 апреля;

Сергей Фролов «Дальше Чили для нас земли нет», «КП» от 17 апреля.

ЧЕМПИОНЫ ЭФИРНЫХ ГОНОК

Помещая беседу с Юрием Стояновым и Ильей Олейниковым, мы не знали, но предчувствовали, что именно они будут признаны лучшими в своей номинации.

Еще легче было предугадать, что лучшей программой новостей будут объявлены «Сегодня», лучшей ведущей информационной программы — Светлана Сорокина, а событием года — «Куклы». Лучшей авторской программой жюри сочло «Итоги». Лучшей развлекательной программой — «Пока все дома» (ОРТ). Лучшим репортером назван Андрей Черкасов (НТВ). Лучшей спортивной передачей — «Русские на американском льду» нашего корреспондента Виталия Мелик-Карамова, лучшей просветительской — конечно же, «В мире животных», лучшей детской — «Умники и умницы», лучшей региональной — «Кучугуры и окрестности», лучшим телефильмом — «К.Симонов и В.Гроссман — сын и пасынок».

Подробности и обсуждение — в следующем номере.

Падший ангел, отбывший свой срок — Литературная Россия

№ 2009 / 30, 23.02.2015

Мы познакомились в сентябре 1987 года в его московской квартире около метро «Красносельская». Мне несколько дней назад исполнилось 24 года. Я стал студентом первого курса Литературного института имени Горького СП СССР вместе с его сыном Фёдором. Фёдор, как и отец (и жена поэта – Надежда Кондакова), писал стихи. И все они очень трепетно, с интересом относились к чужому творчеству. А незадолго до этого Фёдор, взяв мои вирши, отнёс их отцу. И вот я приглашён в гости к Поэту…

Борис ПРИМЕРОВ

Дверь мне открыла Надежда Кондакова, проходим в гостиную, где накрыт стол… И первое, что бросается в глаза и как-то придавливает тебя к полу, это книги. Тысячи книг. Они везде. Их нет разве что на потолке… Книги по истории, философии, культуре, поэтические сборники, книги прозы, энциклопедии, справочники. Старые книги в кожаных переплётах и новые. Массивные собрания сочинений и дешёвые сборники в мягких обложках… Как я узнал потом, почти все свои деньги от гонораров Борис Примеров тратил на книги, среди которых встречались и очень редкие, был завсегдатаем букинистических магазинов и книжных лавок. Этот замечательный поэт был ещё и энциклопедически образованным человеком, был великим книжником, любителем и знатоком отечественной истории и философии. На полках стояли труды по истории Карамзина, Татищева, Костомарова, Ключевского, Забелина. У него были почти все авторы и философы, изданные в «Литературных памятниках»…

Из смежной комнаты выходит, прихрамывая, весёлый, очень необычного вида человек в белой навыпуск рубахе, лохматый, с чёрной бородой. Внешне что-то среднее между Велимиром Хлебниковым (как он представлялся мне благодаря его стихам) и Емельяном Пугачёвым, только с очень добрыми, печальными глазами. Практически такой, каким изобразил его на картине в образе «Русского Икара» Илья Глазунов… Вышел. В руках какие-то книги…

– Ну здорово, Серёженька дорогой! А ты это читал?.. А это?.. А это?..

Я, бывший провинциал-свердловчанин, ничего этого, конечно, не читал. И Борис Терентьевич, всё понимая, начинает очень легко и весело рассказывать мне и Федьке (как он его называл) о Леонтьеве, Трубецком, Фёдорове. И потом, уже за столом, продолжая говорить о великих русских мыслителях, переключается на великих державников, – говорит о величии Александра Третьего, о гении Петра Первого, о мудрости Сталина. И вообще, подводит он итог своим мыслям, России, русскому народу нужна монархия, нужен человек, который бы знал и, главное, искренне любил свою Родину, её традиции и верил в её предназначение. И обязательно верил бы в свой народ. На мой наивный вопрос, а как быть с Лениным, взял с полки один из томов пролетарского вождя и показал мне телеграммы и распоряжения последнего о «мешочниках», оккупировавших железнодорожный состав, который в данный момент потребовался большевистскому правительству (не ручаюсь за точность пересказа. – С.С.). «Великий гуманист» приказывал их всех расстрелять…

Но никогда Примеров не был антисоветчиком в том смысле, в каком это слово употребляют уезжающие «за кордон» господа-эмигранты. Он понимал разницу между Лениным и Сталиным, между Советами Ленина и поздними Советами брежневского времени. И уж точно, никогда бы он не оставил Родину. Даже думать об этом смешно.

И напишут деревья

Ночные стихи.

Как напишут не знаю,

Но напишут про грусть,

Что вошла навсегда

В моё сердце, как Русь.

Без неё нет поэта,

Песни собственной нет,

Вот и всё,

Умираю…

Разбудите рассвет.

Или такое…

Я Русь люблю! А кто не любит?!

Но я по-своему, и так,

Что слышат всю Россию люди

На песенных моих устах.

Я к Дону вышел,

И отныне

В неподражаемом числе

Необходим я, как святыня,

Одной-единственной земле!

И я не жажду поцелуя,

Я сам, как поцелуй, горю.

И нецелованным умру я,

А может, вовсе не умру.

И он был прав. Никогда он не умрёт ни в литературе, ни в наших русских душах. Поэт и старинный друг Примерова, Владимир Цыбин, писал, что «Примеров был один из тех редких людей, кого Бог поцеловал на творчество». У него нет ни одной сконструированной, негармоничной, выдавленной из себя строчки. Слова то парят в воздухе, как орлы, то порхают, как бабочки, переливаясь и создавая яркие образы. Он никогда не был литературен, он всегда был поэтом от земли, он черпал вдохновение в родном воздухе, в родной степи…

Кто нюхал степь, вдыхал поля,

Подошвами пыля,

Тот без труда найдет шмеля,

И даже след шмеля.

Такой поэт мог появиться только в золотую пору «застоя», когда перестала бешеными темпами развиваться промышленность, тормознулась, покрывшись жирком, научная мысль (воплощаемая, в лучшем случае, на Западе…), но зато буйным цветом, как крапива и лебеда, стала разрастаться народная литература. Именно только тогда мог появиться поэт-певец, свободный от воспевания «Казанского университета» и «Лонжюмо», «Секвойи Ленина» и «Братской ГЭС». Поэт воспевал то, чем жил, в чём жил, чем дышал. Он гармонировал с природой, любил её, и она отдавала ему, как любимая женщина, своё тепло, свои запахи, свою тайну. Именно только тогда, полностью доверяя и доверяясь своему времени, человек мог быть настолько гармоничен с природой и эпохой. Думаю, что в ближайшее столетие такое, к сожалению, не повторится. Ведь «покоя на русской земле, – как писал Примеров про моё творчество, – уже никогда не будет. И требовать от художника, рождённого в грохоте железного часа, того, чего нет вокруг, невозможно».

Борис Терентьевич Примеров родился 1 июля 1938 года в Ростовской области, в станице Матвеево-Курганской, чуть севернее Азовского моря, в семье казаков. Мать его – украинка, была из рода казачьей знати, из-за чего почти вся семья погибла в годы гражданской войны. Отец его учился в кадетском корпусе, а после революции стал боевым офицером Красной армии. Но «его, как сына раскулаченных родителей, к тому же женатого на представительнице «бывших», исключат из партии и уволят из армии», писал в своей автобиографии Примеров. В семье, кроме него, были ещё двое братьев и старшая сестра.

Детство поэт провёл на Дону в станице Мечетинской среди степей, небылиц, фантазий и преданий, среди «ещё жившего в быту украинского и южнорусского фольклора». Мать поэта прекрасно пела. «До сих пор чувствую, как во время пения, правдивого и полыхающего свежестью голосовых красок, у меня перехватывало дыхание», – вспоминал Борис Терентьевич. И конечно, уже тогда, в детстве, в его жизнь вошли книги и воспитали в нём «филолога по душе и призванию».

Именно там, в Мечетке, Примеров был очарован своим земляком Михаилом Шолоховым. Запоем читал и перечитывал «Тихий Дон», всю жизнь любя это произведение и не уставая восхищаться им и его автором. Он часто цитировал наизусть куски из романа, восторгаясь метафоричностью и образностью произведения.

И конечно же, любимым поэтом Примерова был великий русский «песельник» Сергей Есенин. Они оба выросли в народной среде, в сельской местности – среди лесов и трав, бабочек и шмелей, песен и народных преданий. Оба почитали природу как «живую и разумно действующую». Оба были мудры действительной народной мудростью, облекая её в живые художественные формы. Ведь настоящему художнику свойственно образное восприятие мира, очеловечивание, обожествление его.

Степь, спокойная, как лебедь,

Мой избыток синевы,

Зацелованная небом,

Прошуми в густой крови.

Ах, не я ли был той былью

В беспокойной славе гроз,

Где седую грусть ковылью

На ладонях к сердцу нёс…

И впоследствии критики неоднократно ставили Примерова в ряд поэтов «есенинского типа», даже предсказывая ему славу «князя русской песни». Среди других любимых поэтов Борис Примеров всегда отмечал М.Цветаеву, Н.Гумилёва, Б.Пастернака и П.Васильева. Писал, что «между этими силовыми точками лежит моё магнетическое поле поэзии». Ну и, конечно, он боготворил Пушкина. Помню, как всегда восхищался Некрасовым, цитируя, например, такую строчку – «Савраска увяз в половине сугроба». Всегда говорил, что просто литератор написал бы – «увяз в сугробе», а в «половине сугроба» мог написать только настоящий поэт с настоящим объёмным зрением.

Он ведь и сам был таким поэтом. Его стихи объёмны, шершавы, они благоухают степью и ветром, они родные.

Можно там щекою потереться

О дожди, идущие от туч,

Вытереться, как о полотенце,

О мохнатый предрассветный луч.

Так не напишет пришлец, так можно писать только о родном, о своём. Это та самая не придуманная народная поэзия, то, что называется культурной самобытностью, самостийностью, то, что растёт из народных глубин, что передаётся с молоком матери, что нельзя найти, сделав революцию или завоевав, покорив чужую страну. Такой взгляд, такое ощущение выращиваются веками и бережно передаются по наследству.

Я не стесняюсь, я – мужик,

Мужицкий у меня язык…

…………………………..

Он мудр, как богатырский сон, –

Что с ним в сравненье – Соломон?!

Живая эта речь как миф, –

Что с ней в сравненье – Суламифь?!

………………………………………

И падала, как капля с крыш,

Его пророческая тишь.

Да, это передаётся только по наследству. Но не кому попало, а избранным, лучшим, великим…

Почему всегда так ревниво, намеренно принижая талант Примерова, смотрели на него эстетствующие либеральные да и патриотические литераторы? Он был естествен на этой земле, а они нет, он был нужен этой земле, а они нет.

Сегодня всё необычайно звонко,

Неудержимо в сердце, в голове,

Заглавных букв степные жаворонки

Стоят высоко в талой синеве.

На ста ветрах стоят, на мир глазея

Так, что с ветвей срывается листва, –

Они мои. Я тайной их владею,

Я на полёт им выдаю права…

Вот так! Какая мощь! Сколько воздуха, силы и ни одного лишнего слова! Он волхв, он кудесник, он выдаёт права! А они выученные ремесленники. Он первичен, первороден, а они… Через десять лет их вообще никто не вспомнит. Правда, наплодят, понараздувают других резиново-пластмассовых литераторов с такими же штампованными полиэтиленовыми душами. Потому что кому-то очень не хочется чтобы русский гений, русский огонь грел, освещал и освящал русский космос, русское бытие. А он родился для этого, он жил с этим и этим. И только для этого. Родина была и его Путём и его Целью. А инструментом – Слово и Песня. Без Родины он потеряет Песню, а без Песни – Жизнь. Так и случится потом, а пока…

Иссохшие уста – и только,

Глаза тоски – невмоготу…

И степи, серые, как волки,

Крадутся к мёртвому пруду,

Где на краю, в краю безвестном,

В репьях, во рву,

На самом дне,

Всего на расстояньи песни

Лежу от жизни в стороне.

Борис Терентьевич очень любил рассказывать о своей жизни, об ушедших друзьях – о Н.Рубцове, о А.Вампилове, о А.Передрееве, В.Соколове.

С Николаем Рубцовым он поступал вместе в Литературный институт, вместе учился, жил в одной комнате, даже опекал его, вечно бездомного и безденежного. По поводу стиха «В горнице моей светло. Это от ночной звезды. Матушка возьмёт ведро, Молча принесёт воды…» говорил: « Ну что это такое, это же надуманно, зачем же он матушку по ночам за водой посылает, лучше бы сам сходил, к тому же утром удобней». Хотя, конечно же, любил и это стихотворение Рубцова, и другие. Ещё, смеясь, рассказывал, что они с Рубцовым обменяли его писательский билет на несколько бутылок водки, когда не было денег… Он очень любил Рубцова и по праву друга один из немногих поехал в Вологду на похороны рано ушедшего поэта.

А ведь в то же время по тем же литинститутовским коридорам ходил ещё один отечественный богатырь, самовлюблённейший русский гений Юрий Кузнецов. Представляю, насколько был спрессован там воздух, как, сталкиваясь, высекали искры-молнии силовые поля этих титанов. Кстати, с Кузнецовым отношения у Бориса Примерова были очень непростыми. Они явно ревновали друг к другу. Кузнецов стал известным значительно позже Примерова и всегда искренне удивлялся этому. Примерова же задевали вечные разговоры поэтов и критиков последнего времени о Кузнецове. Не мог он принять и Кузнецовскую жёсткость и заносчивость типа «Звать меня Кузнецов. Я один, Остальные – обман и подделка» или «Я пил из черепа отца».

Однажды, увидев у меня в руках только что подаренную мне Николаем Ивановичем Тряпкиным книгу, лукаво улыбаясь, заявил: «Разве у настоящего поэта может быть фамилия Тряпкин?! То ли дело – Вознесенский, Рождественский… – но увидев мой недоумённый взгляд, рассмеялся: – Фамилии-то у них есть, а главного нет. А Тряпкин – глыба!».

А Александр Вампилов даже был шафером на их с Надеждой Кондаковой свадьбе.

Очень ценил Борис Терентьевич произведения В. Цыбина и А.Передреева, А.Прасолова и П.Мелехина, А.Еранцева и А.Зауриха, считая, что основная заслуга его поколения в том, что оно первым (ещё до «деревенской прозы») «обозначило болевые точки времени, утрачивающего, разрывающего корневую связь с землёй, с заложенными в ней нравственными началами, с вековыми традициями русской жизни».

Околица, родная, что случилось?

Окраина, куда нас занесло?

И города из нас не получилось,

И навсегда утрачено село.

(А.Передреев)

Меня всё терзают грани

Меж городом и селом.

(Н.Рубцов)

В такую же безлунность

У поля без следа

Всю молодость, всю юность

Украли города.

Я сам умчался в город

За славой. И с тех пор

Во мне убила скорость

Пространство и простор.

Ни августа, ни мая,

Где небо? Где земля?

Ах, что-то я теряю,

Не самого ль себя?

(Б. Примеров)

Но при этом поэт печалился, что «мы своими искренними порывами не сумели спасти красоту… Шестидесятые годы, на гребне которых мы вылетели из гнезда, быстро кончились. Началось повсеместное бурное восхваление невидимых, но тем яростнее декларируемых успехов. И на этом фоне кто-то из нас замолчал, кто-то с головой бросился в переводы, кто-то запил, сломался, совсем ушёл из жизни…».

Вот тут, пожалуй, и начинается реальная трагедия страны и реальная трагедия поэта, предсказанная им ещё в юношеских стихах.

Не поэтому ли я в запале

Новом, как безумный бубенец?!

У меня весёлое начало

И почти трагический конец.

Уже со времени начала перестройки Примеров, который вроде как должен был бы радоваться переменам, происходящим в стране, не находил себе места. Он чувствовал, что происходит что-то непоправимое. Он понимал, что в СССР, несмотря на все идеологические догмы, жила ещё его крестьянская народная Россия, был жив уклад его предков, его русский язык. А с перестройкой началось не возрождение его Родины, а продолжилось интернациональное убийство России, стирание её особых, неповторимых черт. С экранов телевизоров хлынули чужебесие, духовная и плотская пошлость. Начался развал армии. А разваливая СССР, разваливали не коммунизм, а Великую Российскую Империю.

Надежда Борисова. На крылечке

И линия разлома прошла через сердце поэта. После 1991 года, после развала СССР, развала-раздела-развода Союза писателей на враждующие лагеря (поэт, виновато улыбаясь, с горечью говорил, что, мол, у меня в доме три Союза писателей, я – в одном, жена – в другом, Федька будет в третьем, когда институт закончит…), Примеров на время потерялся, замолчал. И даже, как будто оправдываясь, как-то сказал мне, что ничего, у меня уже бывало такое, я несколько лет не писал, но, надеюсь, что слова придут ко мне, вдохновение вернётся…

И оно вернулось. Это совпало с появлением Прохановской газеты «День», где Примеров стал постоянным, самым желанным автором.

Конец весны 1992 года. Меня, после окончания Литинститута, берут (по приглашению Владимира Бондаренко) заведовать отделом критики и культуры, а потом уже и поэзии – газеты «День». И мы уже начинаем встречаться с Примеровым в редакции «Дня» и «Литературной России», куда он приносит свои стихи или просто так заходит поговорить, поделиться своими мыслями, обидами, горестями.

Борис Терентьевич начинает посещать сборы оппозиции, патриотические митинги и шествия. Он – поэт крестьянской корневой России выступает против развала интернационального коммунистического государства, потому что видел в этом не наносное, поверхностное (борьбу с КПСС, КГБ, с бюрократами), а главное – видел в этом попытку международных сил добить его Великую Державу, Российскую Империю, которую не смогли добить большевики-интернационалисты первого созыва, остановленные Сталиным и 1937 годом, практически совпавшим с годом рождения самого поэта. И он уже не обращал внимания на детали, на вещи, которые раньше осуждал или не принимал, он всем большим и пронзительным сердцем поэта встал на сторону гонимых и обездоленных, на сторону социального равенства и национальной гордости, в отличие от «гимнописца» С.В. Михалкова, всяческих Героев, лауреатов Ленинских и Государственных премий, авторов «Братских ГЭС» и «Писем в тридцатый век», «Лонжюмо» и «Казанских университетов», призывов «Коммунисты, вперёд!» и «Говорите по-советски». Он встал плечом к плечу с Николаем Тряпкиным, Юрием Кузнецовым, Валентином Сорокиным и Валентином Распутиным. Он, несмотря на возникшую к нему неприязнь некоторых либеральных писателей, стал публиковать свои пронзительные русские стихи в имперской газете «День», даже как-то по-детски бравируя своим выбором, своей дерзостью и своей храбростью. Было такое впечатление, что атмосфера газеты, её менталитет, её государственный дух частично возмещали ему отсутствие воздуха Родины в Москве, возмещали отсутствие рядом донских просторов, крепкого казачьего локтя, так необходимых ему в то тяжёлое (и в прямом и в переносном смысле) время.

В страшные смутные октябрьские дни 1993 года, когда народ поднялся против антинародной ельцинской клики (а не за Хасбулатова – Руцкого, как это хотели представить некоторые западные СМИ и поборники режима), мы, журналисты «Дня», были в Белом доме, описывая происходящее, наивно надеясь на победу оппозиции и, конечно, в глубине души не веря мрачным прогнозам аналитиков… Как мы жестоко ошибались! И все эти дни мы встречали на баррикадах вблизи Белого дома хромающего бородатого ангела с глубокими печальными глазами – великого поэта Бориса Примерова.

Он всегда подходил, улыбался и говорил: «Здравствуй, Серёженька! Наше дело правое, победа будет за нами!». И ведь он был прав. Несмотря ни на что, мы победили. Победили себя, свой страх, своё малодушие. А он, он написал такие стихи, благодаря которым перед ним умолкают многие предыдущие десятилетия и расступаются грядущие века.

Он очень сильно переживал поражение оппозиции, физически ослаб, даже постарел.

Но стихи писать не перестал. К тому же 5 февраля 1993 года у него родилась внучка Василиса, которую он безумно любил, лелеял, ходил с ней гулять. Мечтал научить её (как и её маму Лену) писать стихи и создать творческую династию Примеровых. Он говорил: «То, что не получилось у меня, получится у неё».

Он продолжал приходить к нам в редакцию газеты, правда, теперь она, после разгона Парламента и разгрома «Дня», называлась уже редакцией газеты «Завтра», хотя смысл и суть её абсолютно не изменились. Продолжал публиковать стихи, оставаясь таким же добрым и отзывчивым человеком. Когда мне в 1994 году потребовалась рекомендация в Союз писателей, с радостью согласился написать её, и ещё дважды откликнулся на выход моих книг статьями в «Литературной России» и «Завтра», а прочитав мои стихи о Святогоре, тут же посвятил мне стихотворение «Микула». А потом и ещё одно – «Мы забываем нежные слова». И очень радовался, видя, что мне это приятно.

Я часто бывал в их с Надеждой Кондаковой квартире и на даче в Переделкино. Примеров, как и моя Родина – Россия, не переставал меня постоянно удивлять своим могучим, былинным внутренним миром, несмотря на свою внешнюю бесхозность и неприбранность. Он ведь с юности напоминал людям блаженного, многие чурались его, милиционеры на улице часто останавливали, принимая за пьяного или бомжа.

А он и был «блаженным», блаженным в религиозном смысле этого слова, высказывающим правду прямо в глаза царям и тиранам – ярко, образно, громко. Да так, что запоминалась она надолго.

Как-то в начале весны 1994 года он пришёл ко мне домой с небольшой папкой, сказав, что там у него черновики новых стихов, и он хочет опубликовать их (стихи) в нашей газете, но отпечатать их сам не смог (то ли машинка сломалась, то ли случилось ещё что-то, уже не помню). Попросил, чтобы я ему помог. Я стал разбираться в его каракулях (надо сказать, что почерк Бориса Терентьевича напоминал его самого), а он мне помогал. Так мы и сидели, черкали прямо поверх черновиков, чтобы мне потом было удобно печатать. А какие были стихи! Шедевры, лучшие стихи позднего творчества Примерова – «Молитва», «Прощальный диптих», «Весна тёмная», «Когда паду я костным трупом», «Ещё немного слов» и другие, однозначно ставшие впоследствии классикой русской поэзии, одним из символов сопротивления ельцинизму.

Боже, который Советской державе

Дал процвести в дивной силе

и славе,

Боже, спасавший Советы от бед,

Боже, венчавший их громом побед.

Боже, помилуй нас в смутные дни,

Боже, Советскую власть нам верни!

Властью тиранов, Тобою венчанных,

Русь возвеличилась в подвигах

бранных,

Стала могучею в мирных делах –

Нашим на славу, врагам же на страх.

Боже, помилуй нас в горькие дни,

Боже, Советский Союз нам верни!

………………………………………

Стонет измученный грешный народ,

Гибнет под гнётом стыда и невзгод.

Боже, лукавого власть изжени,

Боже, империю нам сохрани!

(«Молитва», 1994)

Потом была ещё одна крупная публикация его стихов. Но Бог молчал, а поэт мучился, страдал, боролся. И душа русского поэта не выдержала.

5 мая 1995 года в 6 часов утра у меня дома раздался телефонный звонок, и голос Фёдора Примерова, сына поэта, мрачно отчеканил в трубку: «Сергей, случилось непоправимое, Борис Терентьевич покончил с собой!».

Поэт повесился на своей даче в Переделкино, оставив предсмертную записку: «Три дороги на Руси: я выбираю смерть. Меня позвала Юлия Владимировна Друнина… Неохота жить с подонками <…>. Опомнись, народ, и свергни клику… такого не было и не будет на белом свете».

«Страшно проклятье поэта, ибо он, хотя и блудное, но дитя Бога», – сказал на прощании с Примеровым Владимир Цыбин. «Чтобы убить народ, надо убить его поэтов», – любил повторять сам Борис Примеров.

Читателю судить, сбылось ли проклятье поэта властителям России, услышали ли они его, и, главное – услышала ли его Россия, сделала ли какие-нибудь выводы…

Он ушёл тихо и гордо, не жалуясь и не плача, сказав своему старому другу Аршаку Тер-Маркарьяну: «Ты ещё увидишь, что я бесстрашный».

Замечательный русский писатель Владимир Солоухин, первый Председатель Фонда Храма Христа Спасителя, первый впоследствии отпетый Патриархом в восстановленном храме, когда я готовил страницу в газете «Завтра», посвящённую Борису Примерову, сказал мне на диктофон: «Тому, кто в полной мере осознал, принял близко к сердцу то, что произошло со страной, с народом, тому жить практически невозможно… Ушла Марина Цветаева, ушла Юлия Друнина, ушёл Вячеслав Кондратьев, ушёл казак – поэт Борис Примеров. По-моему, их нельзя ни винить, ни осуждать. Я бы даже не считал их самоубийцами. Их убила наша действительность. Вечная им память!».

А я позволю себе привести свои слова, свою «врезку» к стихам Примерова и высказывания о нём русских писателей в газете «Завтра» в декабре 1995 года: «Вот и прошло уже более полугода со дня трагически-осознанной гибели, «точки пули в своём конце» нашего доброго, нежного друга, одного из лучших русских поэтов – Бориса Терентьевича Примерова. Теперь, когда улеглись страсти и высохли слёзы, остыли головы и ярче, проникновеннее стало зрение, пришло ясное понимание того, что с нами рядом жил и творил русский классик, плоть от плоти великой Русской Литературы. Теперь Их Имена связаны навечно!».

Он ушёл добровольно, не смирившись с действительностью, как один из любимейших его поэтов – Марина Цветаева. Мы похоронили его на Переделкинском кладбище рядом с могилой другого любимого им поэта – Бориса Пастернака. Могилы других разбросаны по всей Руси необозримой.

Сергей СОКОЛКИН

историй | Дина Грегори

Ветер в ивах

Женский пересказ классического романа.

Произведено Audible. В США нажмите здесь. В Великобритании нажмите здесь.

ДЕВУШКА БОГА

Предсмертное желание мальчика отправляет его в странное и прекрасное путешествие.

YA короткометражный рассказ. Представлено компанией Wireless Theater Company. Щелкните здесь для истории и интервью.

Короткие аудиорассказы:

Вы можете прослушать эти истории Audible на своем устройстве Amazon Echo в Великобритании, сказав «Alexa, открой истории Audible».

ДЖИНДЖЕРЕЛЛА

Помесь Золушки и Пряничного человечка.

Произведено Audible. Доступно на Alexa и через Audible. В США нажмите здесь. В Великобритании нажмите здесь.

Gingerellaby Дина Грегори

00:00 / 06:34

ШОКОЛАДНОЕ ДЕРЕВО

Детская приключенческая сказка.

Произведено Audible. Доступно на Alexa и через Audible. В США нажмите здесь. В Великобритании нажмите здесь.

Шоколадное дерево Дина Грегори

00:00 / 06:47

МУРАВЕЙ И БАБОЧКА

Экосказка.

Произведено Audible. Доступно на Alexa и через Audible. В США нажмите здесь. В Великобритании нажмите здесь.

Муравей и бабочка Дина Грегори

00:00 / 04:17